Яна любит еврейские песни. У нее нет проигрывателя, а только старое радио, и по нему она отчего то крутит ручку и попадает на еврейские песни. Ну, то есть она не знает, что они именно еврейские, но да, это именно они. Яна не знает ни языка, ни исполнителей, но всякий раз, когда из динамика льется звук Яна садится на стул и слушает. Что-то есть я этих песнях такое щемящее и такое близкое, хотя ни слова не понять! Но как удивительно откликается внутри что-то неведомое едва только раздается звук скрипки, только зазвучат долгие, такие переливчатые напевы. В них Яна чувствует и тоску, и любовь, и грусть, и радость, и палящее солнце, и соленое море, и раскаленный песок пустыни, и еще много много какой-то самой ей не понятной грусти. По этому Яна садится и слушает, а керасинка на столе трепещет, за окном ветки сирени, голые и зябнущие, скребут в темноте окно, а Яна слышит голоса, чувствует на щеках горячий ветер, почти видит танцующие фигуры у костров, чувствует соленый привкус на губах...